Мечты о новой жизни разбиваются о суровую реальность. В последние годы Россия для многих мигрантов была маяком надежды — страной, где можно заработать, дать детям образование, построить будущее. Но, как утверждает таджикский правозащитник Каримджон Ёров, этот маяк стал меркнуть. Семьи мигрантов, по его словам, сталкиваются с невидимой стеной: новые законы, проверки, ограничения. В интервью среднеазиатским СМИ он бьёт тревогу, рассказывая, как непросто приходится его соотечественникам.
Новые правила: Школа становится недосягаемой
Знание языка — теперь не просто плюс, а пропуск в класс. Каримджон Ёров, чей голос звучит как набат для мигрантских семей, делится: российские школы закрывают двери перед детьми иностранцев. „Теперь без официальных документов и теста на русский язык ребёнка в школу не возьмут“, — говорит он с горечью. Новые правила, по его словам, появились не вдруг, а как часть большой государственной машины, которая будто бы хочет ограничить приток мигрантских семей.
Раньше, рассказывает Ёров, всё было проще: приехал с семьёй, устроил детей в школу, и жизнь потихоньку налаживалась. Но теперь всё иначе. Рособрнадзор поднял планку языкового теста до небес — с 30% правильных ответов до 90%. Представьте: ребёнок, только что приехавший из далёкой деревни, где русский язык звучал разве что в телевизоре, должен почти безупречно отвечать на вопросы. „Это как просить человека, который едва держится на воде, прыгнуть с вышки“, — вздыхает правозащитник.
В одной из историй, которую он приводит, мальчик по имени Рустам мечтал стать инженером. Он с восторгом листал учебники, но провалил тест — не хватило нескольких баллов. Мама Рустама, работавшая уборщицей в московском офисе, только руками разводила: „Где ему взять этот язык? Мы дома на своём говорим“. Теперь Рустам помогает матери, таская вёдра, вместо того чтобы сидеть за партой. Таких историй, по словам Ёрова, сотни.
Проверки в школах: Тень страха
Школьный звонок теперь звучит как сигнал тревоги. Ёров рассказывает, что в классы всё чаще приходят не только учителя, но и люди в форме. „Сотрудники МВД, миграционной службы, а иногда и ФСБ“, — перечисляет он, и в его голосе слышится усталость. Они проверяют документы — не только у детей, но и у родителей. „Представьте, каково ребёнку, когда его вызывают из класса и требуют показать бумаги“, — говорит правозащитник.
Однажды, вспоминает он, в подмосковной школе прямо посреди урока вошли проверяющие. Ученики замерли, а десятилетняя девочка, которую звали Айша, спряталась под парту — не от страха, а от стыда. Её отец работал на стройке, и документов у него было „на полпути к легальности“. Айшу с матерью пришлось отправить домой, а школа осталась для неё лишь воспоминанием. „Такие проверки — как ветер, который выдувает детей из классов“, — сетует Ёров.
Он добавляет: ещё недавно мигрантам разрешили привозить семьи, отменили патенты для супругов. Казалось, двери открываются шире. Но тут же, как по щелчку, ввели обязательную регистрацию детей. „Это как дать конфету, а потом забрать целую коробку“, — сравнивает правозащитник. Семьи, которые надеялись осесть в России, теперь живут в постоянной тревоге: а вдруг завтра кто-то постучит в дверь?
Соцподдержка: Мечта, а не реальность
Мигранты в России — как птицы без гнезда. Ёров не скрывает: даже те, кто получил заветный российский паспорт, не могут рассчитывать на помощь государства. „Социальная поддержка? Это мираж“, — говорит он, разводя руками. По его словам, после трагедии в „Крокус Сити Холле“ ситуация стала ещё напряжённее. Мигрантов начали подозревать, проверять, ограничивать — и их семьи оказались в подвешенном состоянии.
Он рассказывает историю семьи из Таджикистана, которая переехала в подмосковный городок. Отец, Абдулло, работал водителем, мать, Зарина, шила на заказ. Они с гордостью отдали двух сыновей в местную школу, мечтая, что те выучатся и „станут кем-то“. Но соцподдержку им не дали — ни пособий, ни льгот. „Вы граждане, но не совсем“, — так, по словам Ёрова, звучит негласный ответ чиновников. Абдулло только качал головой: „Мы платим налоги, живём честно, но для государства нас будто нет“.
Правозащитник подчёркивает: мигранты не просят подачек. „Они хотят работать, учить детей, быть частью общества“, — говорит он. Но вместо этого получают отказы, очереди в миграционных службах и счета за всё — от жилья до школьных тетрадей. „Это как бежать марафон с гирями на ногах“, — добавляет Ёров.
Депутатские идеи: Отдельные школы и платное обучение
„Почему наши дети должны учиться с чужими?“ — такие вопросы, по словам Ёрова, звучат всё чаще. Он упоминает депутата Госдумы Михаила Матвеева, который предложил радикальные меры: перевести детей мигрантов на платное обучение или даже создать для них отдельные школы. „Это как поставить забор посреди детской площадки“, — вздыхает правозащитник.
Матвеев, как рассказывает Ёров, писал в своём Telegram-канале о 800 тысячах детей-мигрантов в России. По его словам, лишь малая часть из них ходит в школы, а остальные „болтаются без дела“. Ёров не спорит с цифрами, но видит в таких словах подвох. „Детей будто записали в виноватые, хотя они просто хотят учиться“, — говорит он.
Однажды правозащитник был свидетелем разговора в школьном коридоре. Учительница, усталая женщина с добрыми глазами, шептала коллеге: „Классы переполнены, а новенькие всё прибывают“. Рядом стояла девочка-мигрантка, сжимая потрёпанный рюкзак. Она не понимала, о чём речь, но чувствовала: её здесь не очень ждут. „Такие моменты разбивают сердце“, — признаётся Ёров.
Он добавляет: в новых районах Москвы, где мигранты покупают квартиры, школ часто нет вовсе. А в старых — отказывают, ссылаясь на нехватку мест. „Семьи оказываются в ловушке: жильё есть, а будущего для детей — нет“, — сетует правозащитник.
Конкуренция или страх? Взгляд в будущее
„Дети мигрантов — это не обуза, а потенциал“, — убеждён Ёров. Но, по его словам, власти видят в них угрозу. Он рассказывает: если эти дети получат образование, они не будут дворниками или грузчиками, как их родители. „Они захотят стать врачами, инженерами, учителями“, — говорит он, и в его голосе звучит надежда. Но тут же добавляет: именно это и пугает.
В одной из школ Подмосковья, где Ёров помогал мигрантской семье, директор честно признался: „Если взять всех, кто хочет, местным детям мест не хватит“. Это был не злой человек — просто человек, зажатый в рамки системы. Ёров кивнул, но в душе не согласился. „Почему мы делим детей на своих и чужих?“ — спрашивает он, не ожидая ответа.
Он приводит пример: парень по имени Шерзод, сын узбекских мигрантов, закончил школу с отличием. Мечтал поступить в медицинский, но столкнулся с бюрократией и косыми взглядами. „Такие, как Шерзод, могли бы стать гордостью страны“, — говорит Ёров. Но вместо этого их словно отодвигают на обочину.
Тотальный контроль: Жизнь под надзором
„Теперь каждый шаг мигранта — под лупой“, — говорит Ёров, и его слова звучат как предупреждение. По его словам, в России ввели режим, который он называет „тотальным контролем“. „Любой полицейский может остановить иностранца, проверить документы, ограничить передвижение“, — объясняет он. Нарушил — и здравствуй, депортация.
Он рассказывает историю женщины по имени Гульнора, которая приехала в Москву с двумя детьми. Она работала продавщицей на рынке, старалась всё делать по закону. Но однажды её остановили на улице, проверили документы и нашли „не тот штамп“. Гульнору с детьми отправили обратно в Узбекистан. „Она плакала не из-за себя, а из-за детей, которые потеряли школу“, — вспоминает Ёров.
Правозащитник подчёркивает: мигранты не жалуются на проверки — они к ним привыкли. Но когда из-за одной ошибки рушится вся жизнь, это кажется несправедливым. „Люди хотят быть частью этой страны, но их будто держат на расстоянии“, — говорит он.
Преступники или жертвы? Разговор о мифах
„Мигранты — не угроза, как их пытаются представить“, — настаивает Ёров. Он ссылается на данные МВД: доля иностранцев в преступлениях — всего 4%, и в основном это мелкие нарушения. „Но почему-то проще повесить на них ярлык, чем дать шанс“, — вздыхает он.
Свежие комментарии